- В люльку залазь, чего уж. Мешок сдвинь и залазь. Во, а чемодан позади пристрой. Шлем на голову-то надень и застегни. Фартуком прикройся...
Я прикрылся - и фартуком, и забралом шлема. Младенец на прогулке.
Мотоцикл цыкал по дороге, давно износившей асфальт, на расстоянии руки от меня мелькала дорожная гиль - кочки, скучная октябрьская травка, коровьи лепешки, щебенка, а всего больше грязи. Я глядел с высоты куриного полета, мотоцикл все цыкал и цыкал, уцыкивая долины ровныя, но ежеминутно я убеждался, что земля-таки круглая, ох, круглая, не спасало сиденьице с колкой пружиной внутри.
Тряско мы пересекли мост; и он, и речка видели лучшие времена, сейчас же мост был помехой большей, чем речушка с милым названием "Воробышек". Название и соблазнило, когда я гадал - ехать в Жаркое или не ехать. А представил речку, воспетую самим Сабанеевым - "...нигде не лавливал я таких окуней, как на Воробышке: кристальность ее вод сообщает рыбе вкус настолько тонкий, что ни волжские, ни окские окуни не идут ни в какое сравнение..." и решился. А сейчас понял - много воды утекло со времен Сабанеева, мало осталось.
Миновав околицу, крытый колодец, дома, редко блестящие цинком, все больше потемневший шифер.
- Приехали! - мотоцикл, лихо обдав забор, развернулся у конторы. Ни надписи особой, архитектурных изысков тоже нет, но сразу чувствуется - казенная изба.
Почтальонша поднялась к двери, забарабанила.
- Вылазь, что расселся, - это мне, - не то засосет. Лужа, что трясина. Шучу. Мешок захвати.
Мешок оказался невесомым. Облезшая надпись "Союзпечать".
Давно нет Союза, зато печатей в достатке. Даже у меня есть, старая, но вполне годная. "Врач Денисов Петр Иванович". Могу пришлепнуть любую бумагу - рецепт, справку о нетрудоспособности, рождении, смерти, нужное подчеркнуть. Свобода печати на практике.
Тоже шучу.
- Как же в распутицу сюда добираетесь? - завел я беседу.
- А никак. Станет путь - опять ездить начну. И то, зачем попусту резину трепать, - она махнула мешком, - две газеты, да письмишко когда.
- Раньше больше было?
- Раньше? Да, "Правду", "Коммунар", что по разнарядке велели. Убрали разнарядку - как ослепли.
По одному, по двое к мотоциклу подтягивались праздношатающиеся. Сельская молодежь младшего возраста. Пихаясь и хихикая, они держались настороженно, недоверчивые мышата у нового капканчика, пока один из них не решился, подскочил к мотоциклу и нажал кнопку на руле. Частый стрекот сигнала был ему наградой.
- Кыш, кыш, голожопые, - замахала руками почтальонша, и мышата поспешно разбежались.
- Глаз да глаз, не то свинтят пропеллер.
- Какой пропеллер?
- Шучу, - она начала пинать дверь.
Просто вокруг смеха.
- Я, конечно, подлец, но зачем же двери ломать? - весело спросил подошедший, большим ключом отмыкая дверь. - Проходите.
- Делов мне дожидаться, - почтальонша вытрясла из мешка скудную корреспонденцию. - Расписывайтесь, да я поеду.
Подлец расписался в замусоленном блокнотике, подсунутом почтальоншей.
- И у меня для вас кое-что есть, - из ящика канцелярского стола он вытащил бандерольку и пару писем. - Будьте любезны.
Почтальонша чиркнула в ответ в большой амбарной книге, показалось - крест поставила.
- Обменялись, значит, верительными грамотами, - подлец, наконец, откинул капюшон брезентового дождевика. На вид относительно молодой, относительно интеллигентный, относительно русский (пятая графа э! Кабы не она, был бы я здесь, как же. Сидел бы под абрикосом во дворе дома двадцать восемь улицы Фрунзе стольного града Кишинева и гонял бы в шахматишки с Кушниренко на первенство двора. Мы думали, что мы ее - раз! пережиток эдакий, а она нас всех ням! пятая графа!).
Мне потемками возвращаться радости нет, - на почтальоншу пали сумерки, долгие, осенние, глаза тлели вполнакала.
-Побежала я, - а шла, будто по вару.
- Давайте знакомиться, - подлец протянул руку. - Вадим Валентинович Гончаров, в быту просто В.В., ныне почтмейстер, сельский учитель, а также председатель местного отделения союза переселенцев, сиречь беженцев.
- Денисов Петр Иванович. За доктора.
- В смысле - лекаря?
- Уж не наук.
- Вам повезло. Значит, нашего полку прибыло, хвала социальной защите.
- Какой?
- Социальной.Ею и кормимся. Бюджетных денег подкинули по этой статье. Помощь переселенцам.
- И много таких переселенцев?
- С вами опять стало двое, - он глянул озабоченно в окошко.
- Солнце скоро сядет, а вы не устроены. Торопиться нужно.
- Я не спешу. Куда?
- Электричества-то нет. Три процента, - и, не дожидаясь вопроса, разъяснил: - три процента деревень не было электрифицированы при советской власти. Не успела. Теперь жди-дожидайся. У вас какой размер ноги?
- Сорок второй.
- Очень удачно, - он раскрыл стенной шкаф, наклонился.
От союза переселенцев новоприбывшему товарищу.
Сапоги, черные, высокие, пахнули свежей резиной.
- Местные Золушки носят и одобряют. Переобувайтесь, и я провожу вас.
Я послушно переобулся, заправил брюки в голенища.
Я в сапогах! Шляпу и шпагу, живо!
С чемоданом в одной руке, с туфлями в другой я шел за проводником по пустой деревенской улице. Звук мотоцикла не стихал, словно почтальонша колесила вокруг по пахоте.
- Наши истоки, - развлекал меня учитель. - Покой, знаете ли. Благорастворение воздухов. Колокольный звон из Емного слушаем, а это семнадцать верст по прямой.
Избы лепились одна к другой, узкие проходы меж ними вели на огороды, сейчас пустые, лишь засохшие подсолнухи пытались подманить воробьев полуобсыпанными головками, крохотными, в ладонь.