В ожидании Красной Армии - Страница 9

К оглавлению

- Правда, что у вас бинокль есть?

- Правда.

- Сильный?

- Сильный.

- Спутники Юпитера можно увидеть?

- Наверное.

- А кратеры на Луне?

- Запросто.

- Можно будет... понаблюдать?

- Сейчас? - я с сомнением глянул в окно. Солнце, хоть и осеннее, грело и светило щедро, выдавая поскребыш, будто президент перед выборами.

- Нет. Зимой, в декабре, после двадцатого. Можно?

- Приходи. В шесть часов после двадцатого и приходи, как раз стемнеет. Договорились?

Эксперт ушел, обнадеженный, а я достал из чемодана бинокль. Цейссовский, объективы - что плошки. Мне его на память дала вдова одного астронома-любителя. Я ремешок поменял, и пользуюсь. Каждый день с крыльца смотрю, не видать ли чего хорошего. Красной армии, например. Могу и на небо глянуть, солнце моим сумеркам не помеха.

Пока опята доходили на плите, я с ведрами в руках сновал к колодцу, заполняя трехсотлитровый бак и чувствуя себя последним тимуровцем империи.

* * *

Прожектора окончательно портили ночь, и без того светлую, траченую луной. Лучи то натыкались на тучи, рисуя круги и овалы, то уходили ввысь, в никуда. Из звезд виднелись самые яркие, виднелись скучно и некрасиво, мешали шатающиеся клинья света.

Воздушная оборона.

Хозяин отошел от окна, вернулся к столу с погасшей лампой. Перегорела. И кстати - не шла работа.

Подождем.

Хватит колготы, ловли блох, упований на соломинку. Да и нет такой соломинки, чтобы не себя спасти - страну. Державу! Не все поняли. Какую глупость, какую дурь, подлость всколыхнули эти дни! Лихорадочно, до пены у рта валят вину друг на друга, предлагают проекты нелепей нелепицы: отдать Гитлеру Украину на сто лет! Распустить партию и Коминтерн! Ослиные дети! Ругательство показалось легковесным, и хозяин выматерился по-русски. Полегчало. Он даже улыбнулся, вспоминая совсем уж чудное - сделать бомбу в тысячу раз сильнее обыкновенной. Не в полтора, не в два - в тысячу! Попробуйте, попробуйте. Со старых времен у него тоже есть штучка, получится, хорошо, нет - все равно с германцем совладаем.

Старик не обманывал себя, не успокаивал, просто знал - совладаем. Проигрывают начинающие, таковы правила, а начать удалось не ему.

Тихо сегодня. И в небе, и на земле. Все ходят на цыпочках. Прислушиваются, ждут. Боятся, что он боится. Это и хорошо, и плохо. Что боятся - хорошо. Правильно. Плохо, что допускают, что он может испугаться.

Разве он боится? Нет. Предполагать, что он боится - все равно, что предполагать, будто он толстовец, непротивленец, пацифист. Тогда почему он здесь, а не командует - там?

Он здесь потому, что, во-первых, этим он ограждает себя от паники. Паника страшнее и заразнее чумы.

Во-вторых, у него появилась возможность спокойно и трезво оценить ситуацию.

В-третьих, ему нужно разработать стратегию. Конкретную стратегию для конкретной ситуации.

И, в-четвертых, он ждет.

Старик поморщился, поймав себя на том, что думает словно доклад читает. Катехизисные приемы хороши когда? Катехизисные приемы хороши тогда, когда нужно вдолбить идею в чужую голову, малограмотную, а то и просто дурную. Сейчас нужно иначе. По другому.

Лист бумаги на столе становился белее и белее.

Светает.

Старик снял колпачок с вечного пера и начал писать:

"Братья и сестры!"

* * *

Перекись пенилась вяло, нехотя, и, пропитав марлю, сбегала по руке вниз, обретая по пути грязный рудный цвет.

Я потянул за край повязки, разматывая набухший бинт. Последний, болезненный виток, и рана обнажилась.

- Повезло, - подбодрил я больного. Тот согласно кивнул,

- Зацепила легко, - и вдруг заплакал, неумело, пытаясь удержаться, и оттого еще громче, взрывнее.

- Ну, ну, не так уж больно, - соврал я. Больно быть должно: рана неглубокая, но обширная. Я набрал новокаин в шприц.

- Жалко Рекса, - пробилось сквозь рыдания. - Он меня спас. Я с ним был, когда на меня налетел... налетело... - он беспомощно покачал головой. Чувствую, руку задело, я ее к лицу вскинул, защищаясь, а тут Рекс подоспел. Темно, фонарь из руки выбило. слышу, по земле катаются, Рекс и... оно. Пока бегал за светом, пока вернулся, - он не замечал, как я очищал рану, от новокаина его развезло вернее, чем от водки, лицо раскраснелось.

- Чего я вру - вам, себе? Не возвращался я. Закрыл дверь и ждал до утра до самого. Вы шел, а от Рекса... - он отвернулся и замолчал. Я наложил последний шов, перебинтовал, повесил руку на повязку-косынку.

- Посидите, я заполню карточку. Фамилия?

- Волгин Максим, - он успокоился. На вид.

- Надолго здесь?

- Экспедиция. Трассу размечаем.

- Какую трассу?

- Старая узкоколейка рядом. То ли восстанавливать собираются, то ли новую строить, - словами он отгораживался от недавних слез. - Как начальство решит.

- Живете где?

- У нас автофургон. я с товарищем. Он вчера отлучился в район. На мопеде,прибавил после паузы.

- Вы не знаете, кто вас покусал?

- Говорю же, темно было. Может, волк?

Я не собирался снова слушать плач.

- В таких случаях обязательно прививаться против бешенства.

- Прививайте...

- У меня вакцины нет. Это всего лишь деревенский медпункт. Вам придется вернуться в Огаревку.

- Никак нельзя. Тогда я ничего не заработаю. И товарища подведу, в одиночку трассу не снимешь. Вы постарайтесь, пожалуйста...

- Я записку напишу, пусть ваш товарищ в районе вакцину возьмет и сыворотку. Раз мопед есть. А я привью.

Он уходил, неся раненую руку, как носят саперы неразорвавшийся снаряд. Я вывалил из таза в ведро бинты, в сукровице и перекиси, ополоснул голубую эмаль кипятком, протер дезинфектом. Антисептика - залог успеха! Нам доверяет весь мир, две тысячи процентов годовых!